Агент № 1 - Станислав Струмп-Войткевич

— Офицер британского военно-морского флота. Взяли его на Крите. На пути в Афины он высмотрел что-то важное, и именно это и содержится в его послании, которое ты передашь куда следует… Ох, уже восемь, мне нужно идти — дети ждут меня с ужином, а время теперь такое, что по улицам лучше ходить днем. Кали нихта!

— Доброй ночи, — все еще ошеломленный, машинально ответил Георгий. — Но… А капитан этот, о котором вы говорите, он что, не хотел со мною увидеться сам?

— Хотеть-то хотел, но я и сама не дура, — ответила Лена. — Да и к чему вам это? Еще схватят его немцы, а он им все и вывалит. Вы же знаете, эти англичане как дети малые; англичанин ведет себя, как джентльмен, если хорошо выспался и выбрит, а в руках гестаповцев моментально размякает… Видал бы ты этих слюнтяев. Повытаскивала я их из беды немало, теперь прячем, набралась целая коллекция… Может, подбросить какого-нибудь сапоги чистить? Здорово это у них получается! А меня немцы могли бы на куски разрезать — только и добьются, что наплюю в их фашистские морды… Ну вот, если захочешь меня видеть, запомни: лавка Караианиса, там же встречаются и твои люди… И ничего не бойся!

При посредничестве этой мужественной гречанки Георгий вскоре встретился с капитаном Саббатом. Тот действительно оказался офицером британской морской разведки. Переданное им донесение основывалось на определенных наблюдениях, сделанных во время транспортировки британских военнопленных с Крита в Пирей. Саббат считал, что немцы и итальянцы могут применить новую форму ведения войны на море, состоящую в том, что подводными лодками будут подвозить специально натренированных людей-лягушек с магнитными бомбами. В Японии такие аквалангисты способны незаметно подплывать к крупным военным кораблям и прикреплять бомбы в наиболее уязвимых для судна местах.

— Изобретение это японское, — говорил Саббат, — но я сам слышал, как об этом немцы говорили между собой.

О визите Лены Караиани Георгий рассказывал с юмором, когда после изрядного перерыва он опять встретился с Марианной Янату. Однако «Маня из Варшавы» отнюдь не склонна была смеяться над этим инцидентом, наоборот, Георгий почувствовал, что спокойную и уравновешенную женщину сейчас тревожат какие-то заботы. У нее не шел из ума Апостолидис — человек, у которого останавливался Георгий перед тем, как его в первый раз выследил Пандос.

Апостолидис сильно переменился с тех пор, и Марианна Янату прекрасно знала причину этих перемен. Дело в том, что после безрезультатного обыска его квартиры разъяренные гестаповцы сначала его только избили и отпустили, однако вскоре после этого начали систематически вызывать несчастного на новые допросы. Беззаботный ранее Апостолидис теперь помрачнел, пал духом и обязался докладывать немцам обо всем, что ему удастся заметить подозрительного. В конце концов он признался гестаповцам, что однажды предоставил ночлег какому-то бродяге, но не назвал лиц, которые уговорили его на это.

— Я мог бы погубить вас в одну минуту, но не сказал им ни словечка, — рассказывал он Марианне сразу же после очередного допроса.

— А зачем ты им вообще сказал, что у тебя кто-то ночевал? — спросила она.

— Погляди почему! — ответил он, показывая синяки на лице и кровоподтеки на спине от бича. — Выдержать это я не в состоянии! К тому же они откуда-то узнали о моем госте. Доказательств, правда, у них не было, но уж знали они точно. Пришлось мне признаться, что сделал я это ради заработка… Собственно говоря, я ведь и не соврал им… Жизнь сейчас страшно дорога, а у меня семья…

Марианна Янату дала ему 1000 драхм. С того дня Апостолидис как по графику появлялся каждую субботу за своей данью.

— Достаточно было бы мне сказать одно словечко, и вы погибли бы, — говорил он, затем брал деньги и уходил.

До сих пор, хотя его и продолжали вызывать в гестапо, он все еще берег своих друзей и кормильцев, но Марианну охватила самая настоящая паника, когда Апостолидис в один прекрасный день вдруг взорвался:

— Вас я не предам, не отправлю на смерть!. Но пусть англичанин этот, из-за которого мне приходится столько терпеть, провалится в самый ад!.. Ох, только бы мне его вынюхать!..

— Но не выдашь же ты его? — спросила она.

— Конечно, выдам! Я ведь подписал такое обязательство и выполню его. По отношению к вам я так не мог бы поступить, но его-то мне жалеть не за что!

— Он уже убежал, выехал отсюда, — поспешно ответила Марианна, пытаясь говорить как можно спокойнее.

Апостолидис ничего на это не ответил, но по его взгляду было видно, что он придерживается противоположного мнения.

Таким образом, пришлось принять решение, необходимое в подобной ситуации: агенту № 1 следовало избегать появлений в доме Янатосов, а также не показываться в лавке, где работал Апостолидис, и в районе, где он живет. Радиостанцию также нужно было, не теряя времени, перенести в другое место, и, наконец, самой Марианне арсенал диверсионных средств следовало бы поместить в более безопасное место. Апостолидис терпел и молчал, но мог окончательно пасть духом, особенно после объявлений о розыске Иванова. Не было сомнений в том, что в разыскиваемом поляке он уже успел распознать своего постояльца, навлекшего на него все несчастья. Пока что он регулярно являлся к немцам за очередной порцией побоев, а затем появлялся у Янатосов за тысячей драхм, такое положение могло толкнуть его на какой-нибудь отчаянный поступок.

Георгий ничего не знал обо всех этих делах, но решение друзей счел правильным и больше у них не показывался, поддерживая связь через маленькую Эли или Габриель; к тому же у него теперь было несколько заслуживающих доверия студентов, которые помогали ему во всех делах.

Тем временем работа шла, и каждый день приносил новости — то грустные, то приятные. Милый памяти Георгия пароход «Варшава» уже прекратил свое существование. Вместе с целой флотилией каботажных судов он долгое время трудился для гарнизона Тобрука. Плавсостава не хватало, и англичане использовали все, что попадалось под руку, даже самые тихоходные парусно-моторные суда. «Варшаве» не повезло. Вместе с двумя другими суденышками сна оказалась в одном караване, спутники ее развивали не более пяти узлов. 25 декабря 1941 года, идя вдоль берегов, тихоходный караван был атакован самолетами, а на следующий день, сразу после полудня, в «Варшаву» попала торпеда. Взрывом сорвало руль, орудие на корме и кубрик. Судно было взято на буксир, но вечером вторая торпеда окончательно добила мужественную «Варшаву».

Тем временем воздушное снабжение пустыни с подафинских аэродромов продолжалось. Каждое утро Георгий высылал донесение о вылете самолетов, а на следующий день — об их возвращении, заостряя внимание центра «004» на значении такой постоянной формы снабжения танковых частей генерала Роммеля. По его предположениям, немецкие самолеты разгружались на большом аэродроме в Дерна. И вот, наконец, наступил радостный день — десять огромных «юнкерсов-52» не вернулись. Как оказалось, они действительно совершили посадку в Дерна после захода солнца, не подозревая, что аэродром уже захвачен передовыми частями индийской дивизии. Солдаты притаились среди обломков ранее поврежденных самолетов и поджидали, пока флотилия сядет, после чего в катящиеся по посадочной полосе «юнкерсы» полетели снаряды. Только двум самолетам удалось вновь оторваться от земли, из этих же двух только один, да и то в плачевном состоянии, вернулся в Грецию.